На протяжении столетий понятие безопасности неоднократно наполнялось разным содержанием и, соответственно, пониманием его смысла. Несмотря на обилие толкований понятия безопасности, политическое понимание смысла безопасности фокусируется на состоянии взаимоотношений между гражданами и государством. Формально они находятся в положении союзников, однако, историческая реальность свидетельствует о разном политическом весе составляющих данный союз. Различные концепции безопасности по-разному понимают разделение и цели, преследуемые «союзниками»-субъектами. Прежде всего, это концепции национальной и общей безопасности.
Концепции национальной безопасности сегодня достаточно распространены и взяты на вооружение практически всеми государствами в современном мире. Любая концепция национальной безопасности направлена в первую и последнюю очередь на реализацию интересов государства, даже если в их преамбулах говорится о национальных интересах как совокупности сбалансированных интересов личности, общества и государства.
Концепция национальной безопасности признает в качестве ведущего игрока на сцене безопасности государство. Существует большая традиция в понимании роли государства как попечителя своих граждан, единственного и равного партнера во взаимоотношениях с другими государствами. Так, по мнению Карла Шмитта, который по-своему интерпретировал Гоббса, «только государство, его суверенитет, его мощная машина может обеспечить внутренний мир и безопасность, предложив своим гражданам защиту в обмен на повиновение».
Концепция национальной безопасности несет в себе родовые свойства права государства и легитимизирует нацию-государство в классическом его понимании (эпохи Просвещения). Угрозу национальной безопасности представляют действия, которые чреваты, во-первых, резким снижением качества жизни населения определенного государства за относительно короткий промежуток времени, либо, во-вторых, угрожают значительно сузить круг политических альтернатив, находящихся в распоряжении правительств страны или частных неправительственных организаций внутри государства.
В конце ХХ века и в начале XXI века начала утверждаться концепция общей безопасности. Начало теоретических споров по общей безопасности было заложено статьей американского профессора Ричарда Ульмана из Принстонского университета «Заново определяя понятие безопасности».
Концепция общей безопасности включает в себя представления о минимально достаточной безопасности. Последние предполагают физическую безопасность в широком смысле слова: сохранность жизни, здоровья, защищенность от природных и особенно социальных воздействий, таких как политическое насилие, угрожающее жизни и здоровью. К физической безопасности примыкают и другие аспекты – экономический, социальный, этнокультурный и безопасность достоинства.
Сегодня мы наблюдаем усиливающееся противоречие между принципами Устава ООН, основанных на государственном суверенитете и государственно-центристской модели (Вестфальской) международной жизни и принципа защиты прав этнического и религиозного меньшинства, закрепленного во Всеобщей Декларации прав человека.
Начиная с вооруженного конфликта в бывшей Югославии в 1999 году, и вплоть до сегодняшнего дня (Ирак, Афганистан, Ливия – кто следующий?), становится очевидным, что данная коллизия разрешается в пользу защиты прав человека в странах, нарушивших их, без соблюдения суверенитета этих стран над собственной территорией.
Концепция общей безопасности возникла в развитых странах, которые вступили в постиндустриальную, постмодернизационную эпоху. Нормативным и движущим принципом стран постиндустриального центра является безопасность.
Интересную трактовку этой проблемы мы найдем в книге Ульриха Бека «Общество риска. На пути к другому модерну». По его мнению, мы продолжаем жить в условиях Модерна, однако, в его новой форме. Предшествующая «классическая» стадия Модерна ассоциировалась с индустриальным обществом, а зарождающаяся Новая Современность связаны прежде всего с обществом риска. Мы еще не живем в обществе риска, но уже ушли из индустриального общества, распределяющего блага. Как пишет Бек, «социальные позиции и конфликты общества “распределяющего” богатства, рано или поздно в процессе непрерывной модернизации начинают пересекаться с позициями и конфликтами общества, “распределяющего” риски».
Главным вопросом индустриального общества является вопрос о богатстве и его распределении, в современном обществе – проблемы предотвращения или, в крайнем случае, минимизация риска. Для классического Модерна характерным было решение проблем равенства, для сегодняшнего – безопасности.
Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатство, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредоточиваются в верхних слоях, риски в нижних. Те, кто имеет высокие доходы, власть и образование, могут купить себе безопасность и свободу от риска». Такое же распределение риска касается и стран. Богатые страны могут позволить купить себе безопасность, бедные страны, находящиеся внизу, аккумулируют риски в гораздо большей степени.
Касаются ли эти метаморфозы российской безопасности? Если мы вынесем Россию за скобки постиндустриального центра, то мы должны ответить на этот вопрос отрицательно. Мы пребываем в индустриальном обществе, т. е. на стадии модерна, не выходящего за пределы его классической версии.
В российском обществе понятие безопасности локализуется в понятии национальной или государственной безопасности. Концепция национальной безопасности есть не что иное, как концепция национальных интересов.
Сам термин «национальный интерес» пришел в российскую политологию из западной англоязычной политической литературы, в которой он имеет значение «государственного интереса». Национальные интересы понимают преимущественно как интересы государственные, поскольку западные страны представляют собой мононациональные государства (не сколько в этническом аспекте, сколько в социальном). Нация представляет двуединство гражданского общества и государства.
Западные политологи не испытывают особых затруднений в использовании такого операционального понятия как «национальные интересы». По умолчанию национальный интерес предстает как обобщающий интерес , который снимает противоречие между интересами государства и гражданского общества. Говорить сегодня о фундаментальных непримиримых различиях в основополагающих ценностях гражданского общества индустриально развитых стран не приходится. Граждане достигают рационально мотивированного взаимопонимания, т. е. взаимопонимания, свободного от чьего-либо господства.
Подразумевается, что представители гражданского общества, независимой общественности оказывают влияние на государственную политику. Внутренние задачи, частные интересы граждан имеют приоритет при формировании внешнеполитического курса. Национальные интересы в такой интерпретации включают в этот курс такие параметры как приобретение ресурсов и повышение материального благосостояния населения. «Что хорошо для граждан, то хорошо для государства» – принцип подхода к национальным интересам в странах с развитым гражданским обществом.
В осмыслении национального интереса теоретический приоритет имеет школа «политического реализма», в которой интерес определяется прежде всего внешнеполитическими условиями. Исключение из концепции национального интереса внутриполитических факторов «реалистами» объясняется тем, что данная группа проблем относится к сфере так называемого «общественного интереса», т. е. интереса, определяемого различными сегментами гражданского общества.
В отечественной же политологии выявляются расхождения принципиального порядка как в понимании этой категории, так и в формулировании национальных интересов.
В России идейно-политического консенсуса по вопросу национальных интересов нет. Поиски цивилизационной идентичности продолжаются до сих пор, что вызывает острую и болезненную теоретическую борьбу между западниками-либералами («атлантистами») и славянофилами-государственниками («евразийцами»). В фокусе этой борьбы стоит вопрос: «Кто является субъектом национального интереса?
Первые считают Россию европейской страной и выделяют универсальное цивилизационное преимущество Запада. Следование руслу западноевропейской политики отвечает, по их мнению, национальным интересам. Гражданское общество – субъект, определяющий содержание национальных интересов. В гражданском обществе проводится внутренняя и внешняя либерализация хозяйственной деятельности. Высший интерес, таким образом, состоит в проведении экономической реформы, которая сделает Россию богаче и свободнее.
Другая часть политического спектра идентифицирует Россию как евразийскую страну и резко дистанцирует себя от либерального понимания национальных интересов. Для этой части национальные интересы обусловлены, в первую очередь, задачами сохранения и укрепления государственности. Именно государство обладает несомненным приоритетом при формировании внешнеполитического курса. Здесь «национальный интерес» приравнивается к «государственному». Обеспечение государственной безопасности непосредственно связывается с программой усиления государственного регулирования экономики.
Здесь следует отметить, что по отношению к окружающему внешнему миру национальные интересы выражаются в совокупности внешнеполитических интересов государства, которые различаются по своей важности для его жизнедеятельности. Различается фиксированное (неизменное постоянное) и переменное содержание национального интереса. Неизменная часть включает задачу обеспечения внешней безопасности государства. Переменное же содержание рассматривается через призму национальных традиций, личностных качеств политических руководителей, тенденций в экономической, социальной сферах общественной жизни и т. д.
Реальные материальные и политические потребности в развитии государства могут меняться, а вместе с ними меняются соответственно интересы, цели, средства и внешнеполитическая деятельность. Смена потребностей и интересов государства ведет к смене и идеологических ценностей.
На данный момент, согласно российской Концепции национальной безопасности, национальные интересы России фиксируются как «совокупность сбалансированных интересов личности, общества и государства… Они носят долгосрочный характер и определяют основные цели, стратегические и текущие задачи внутренней и внешней политики государства».
Однако, как следует из сказанного выше, до тех пор, пока Россия окончательно не определится с идейно-политическим вектором своих национальных интересов, любая формулировка Концепции национальной безопасности будет лишь пустой формальностью.
На протяжении столетий понятие безопасности неоднократно наполнялось разным содержанием и, соответственно, пониманием его смысла. Несмотря на обилие толкований понятия безопасности, политическое понимание смысла безопасности фокусируется на состоянии взаимоотношений между гражданами и государством. Формально они находятся в положении союзников, однако, историческая реальность свидетельствует о разном политическом весе составляющих данный союз. Различные концепции безопасности по-разному понимают разделение и цели, преследуемые «союзниками»-субъектами. Прежде всего, это концепции национальной и общей безопасности.
Концепции национальной безопасности сегодня достаточно распространены и взяты на вооружение практически всеми государствами в современном мире. Любая концепция национальной безопасности направлена в первую и последнюю очередь на реализацию интересов государства, даже если в их преамбулах говорится о национальных интересах как совокупности сбалансированных интересов личности, общества и государства.
Концепция национальной безопасности признает в качестве ведущего игрока на сцене безопасности государство. Существует большая традиция в понимании роли государства как попечителя своих граждан, единственного и равного партнера во взаимоотношениях с другими государствами. Так, по мнению Карла Шмитта, который по-своему интерпретировал Гоббса, «только государство, его суверенитет, его мощная машина может обеспечить внутренний мир и безопасность, предложив своим гражданам защиту в обмен на повиновение».
Концепция национальной безопасности несет в себе родовые свойства права государства и легитимизирует нацию-государство в классическом его понимании (эпохи Просвещения). Угрозу национальной безопасности представляют действия, которые чреваты, во-первых, резким снижением качества жизни населения определенного государства за относительно короткий промежуток времени, либо, во-вторых, угрожают значительно сузить круг политических альтернатив, находящихся в распоряжении правительств страны или частных неправительственных организаций внутри государства.
В конце ХХ века и в начале XXI века начала утверждаться концепция общей безопасности. Начало теоретических споров по общей безопасности было заложено статьей американского профессора Ричарда Ульмана из Принстонского университета «Заново определяя понятие безопасности».
Концепция общей безопасности включает в себя представления о минимально достаточной безопасности. Последние предполагают физическую безопасность в широком смысле слова: сохранность жизни, здоровья, защищенность от природных и особенно социальных воздействий, таких как политическое насилие, угрожающее жизни и здоровью. К физической безопасности примыкают и другие аспекты – экономический, социальный, этнокультурный и безопасность достоинства.
Сегодня мы наблюдаем усиливающееся противоречие между принципами Устава ООН, основанных на государственном суверенитете и государственно-центристской модели (Вестфальской) международной жизни и принципа защиты прав этнического и религиозного меньшинства, закрепленного во Всеобщей Декларации прав человека.
Начиная с вооруженного конфликта в бывшей Югославии в 1999 году, и вплоть до сегодняшнего дня (Ирак, Афганистан, Ливия – кто следующий?), становится очевидным, что данная коллизия разрешается в пользу защиты прав человека в странах, нарушивших их, без соблюдения суверенитета этих стран над собственной территорией.
Концепция общей безопасности возникла в развитых странах, которые вступили в постиндустриальную, постмодернизационную эпоху. Нормативным и движущим принципом стран постиндустриального центра является безопасность.
Интересную трактовку этой проблемы мы найдем в книге Ульриха Бека «Общество риска. На пути к другому модерну». По его мнению, мы продолжаем жить в условиях Модерна, однако, в его новой форме. Предшествующая «классическая» стадия Модерна ассоциировалась с индустриальным обществом, а зарождающаяся Новая Современность связаны прежде всего с обществом риска. Мы еще не живем в обществе риска, но уже ушли из индустриального общества, распределяющего блага. Как пишет Бек, «социальные позиции и конфликты общества “распределяющего” богатства, рано или поздно в процессе непрерывной модернизации начинают пересекаться с позициями и конфликтами общества, “распределяющего” риски».
Главным вопросом индустриального общества является вопрос о богатстве и его распределении, в современном обществе – проблемы предотвращения или, в крайнем случае, минимизация риска. Для классического Модерна характерным было решение проблем равенства, для сегодняшнего – безопасности.
Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатство, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредоточиваются в верхних слоях, риски в нижних. Те, кто имеет высокие доходы, власть и образование, могут купить себе безопасность и свободу от риска». Такое же распределение риска касается и стран. Богатые страны могут позволить купить себе безопасность, бедные страны, находящиеся внизу, аккумулируют риски в гораздо большей степени.
Касаются ли эти метаморфозы российской безопасности? Если мы вынесем Россию за скобки постиндустриального центра, то мы должны ответить на этот вопрос отрицательно. Мы пребываем в индустриальном обществе, т. е. на стадии модерна, не выходящего за пределы его классической версии.
В российском обществе понятие безопасности локализуется в понятии национальной или государственной безопасности. Концепция национальной безопасности есть не что иное, как концепция национальных интересов.
Сам термин «национальный интерес» пришел в российскую политологию из западной англоязычной политической литературы, в которой он имеет значение «государственного интереса». Национальные интересы понимают преимущественно как интересы государственные, поскольку западные страны представляют собой мононациональные государства (не сколько в этническом аспекте, сколько в социальном). Нация представляет двуединство гражданского общества и государства.
Западные политологи не испытывают особых затруднений в использовании такого операционального понятия как «национальные интересы». По умолчанию национальный интерес предстает как обобщающий интерес , который снимает противоречие между интересами государства и гражданского общества. Говорить сегодня о фундаментальных непримиримых различиях в основополагающих ценностях гражданского общества индустриально развитых стран не приходится. Граждане достигают рационально мотивированного взаимопонимания, т. е. взаимопонимания, свободного от чьего-либо господства.
Подразумевается, что представители гражданского общества, независимой общественности оказывают влияние на государственную политику. Внутренние задачи, частные интересы граждан имеют приоритет при формировании внешнеполитического курса. Национальные интересы в такой интерпретации включают в этот курс такие параметры как приобретение ресурсов и повышение материального благосостояния населения. «Что хорошо для граждан, то хорошо для государства» – принцип подхода к национальным интересам в странах с развитым гражданским обществом.
В осмыслении национального интереса теоретический приоритет имеет школа «политического реализма», в которой интерес определяется прежде всего внешнеполитическими условиями. Исключение из концепции национального интереса внутриполитических факторов «реалистами» объясняется тем, что данная группа проблем относится к сфере так называемого «общественного интереса», т. е. интереса, определяемого различными сегментами гражданского общества.
В отечественной же политологии выявляются расхождения принципиального порядка как в понимании этой категории, так и в формулировании национальных интересов.
В России идейно-политического консенсуса по вопросу национальных интересов нет. Поиски цивилизационной идентичности продолжаются до сих пор, что вызывает острую и болезненную теоретическую борьбу между западниками-либералами («атлантистами») и славянофилами-государственниками («евразийцами»). В фокусе этой борьбы стоит вопрос: «Кто является субъектом национального интереса?
Первые считают Россию европейской страной и выделяют универсальное цивилизационное преимущество Запада. Следование руслу западноевропейской политики отвечает, по их мнению, национальным интересам. Гражданское общество – субъект, определяющий содержание национальных интересов. В гражданском обществе проводится внутренняя и внешняя либерализация хозяйственной деятельности. Высший интерес, таким образом, состоит в проведении экономической реформы, которая сделает Россию богаче и свободнее.
Другая часть политического спектра идентифицирует Россию как евразийскую страну и резко дистанцирует себя от либерального понимания национальных интересов. Для этой части национальные интересы обусловлены, в первую очередь, задачами сохранения и укрепления государственности. Именно государство обладает несомненным приоритетом при формировании внешнеполитического курса. Здесь «национальный интерес» приравнивается к «государственному». Обеспечение государственной безопасности непосредственно связывается с программой усиления государственного регулирования экономики.
Здесь следует отметить, что по отношению к окружающему внешнему миру национальные интересы выражаются в совокупности внешнеполитических интересов государства, которые различаются по своей важности для его жизнедеятельности. Различается фиксированное (неизменное постоянное) и переменное содержание национального интереса. Неизменная часть включает задачу обеспечения внешней безопасности государства. Переменное же содержание рассматривается через призму национальных традиций, личностных качеств политических руководителей, тенденций в экономической, социальной сферах общественной жизни и т. д.
Реальные материальные и политические потребности в развитии государства могут меняться, а вместе с ними меняются соответственно интересы, цели, средства и внешнеполитическая деятельность. Смена потребностей и интересов государства ведет к смене и идеологических ценностей.
На данный момент, согласно российской Концепции национальной безопасности, национальные интересы России фиксируются как «совокупность сбалансированных интересов личности, общества и государства… Они носят долгосрочный характер и определяют основные цели, стратегические и текущие задачи внутренней и внешней политики государства».
Однако, как следует из сказанного выше, до тех пор, пока Россия окончательно не определится с идейно-политическим вектором своих национальных интересов, любая формулировка Концепции национальной безопасности будет лишь пустой формальностью.
На протяжении столетий понятие безопасности неоднократно наполнялось разным содержанием и, соответственно, пониманием его смысла. Несмотря на обилие толкований понятия безопасности, политическое понимание смысла безопасности фокусируется на состоянии взаимоотношений между гражданами и государством. Формально они находятся в положении союзников, однако, историческая реальность свидетельствует о разном политическом весе составляющих данный союз. Различные концепции безопасности по-разному понимают разделение и цели, преследуемые «союзниками»-субъектами. Прежде всего, это концепции национальной и общей безопасности.
Концепции национальной безопасности сегодня достаточно распространены и взяты на вооружение практически всеми государствами в современном мире. Любая концепция национальной безопасности направлена в первую и последнюю очередь на реализацию интересов государства, даже если в их преамбулах говорится о национальных интересах как совокупности сбалансированных интересов личности, общества и государства.
Концепция национальной безопасности признает в качестве ведущего игрока на сцене безопасности государство. Существует большая традиция в понимании роли государства как попечителя своих граждан, единственного и равного партнера во взаимоотношениях с другими государствами. Так, по мнению Карла Шмитта, который по-своему интерпретировал Гоббса, «только государство, его суверенитет, его мощная машина может обеспечить внутренний мир и безопасность, предложив своим гражданам защиту в обмен на повиновение».
Концепция национальной безопасности несет в себе родовые свойства права государства и легитимизирует нацию-государство в классическом его понимании (эпохи Просвещения). Угрозу национальной безопасности представляют действия, которые чреваты, во-первых, резким снижением качества жизни населения определенного государства за относительно короткий промежуток времени, либо, во-вторых, угрожают значительно сузить круг политических альтернатив, находящихся в распоряжении правительств страны или частных неправительственных организаций внутри государства.
В конце ХХ века и в начале XXI века начала утверждаться концепция общей безопасности. Начало теоретических споров по общей безопасности было заложено статьей американского профессора Ричарда Ульмана из Принстонского университета «Заново определяя понятие безопасности».
Концепция общей безопасности включает в себя представления о минимально достаточной безопасности. Последние предполагают физическую безопасность в широком смысле слова: сохранность жизни, здоровья, защищенность от природных и особенно социальных воздействий, таких как политическое насилие, угрожающее жизни и здоровью. К физической безопасности примыкают и другие аспекты – экономический, социальный, этнокультурный и безопасность достоинства.
Сегодня мы наблюдаем усиливающееся противоречие между принципами Устава ООН, основанных на государственном суверенитете и государственно-центристской модели (Вестфальской) международной жизни и принципа защиты прав этнического и религиозного меньшинства, закрепленного во Всеобщей Декларации прав человека.
Начиная с вооруженного конфликта в бывшей Югославии в 1999 году, и вплоть до сегодняшнего дня (Ирак, Афганистан, Ливия – кто следующий?), становится очевидным, что данная коллизия разрешается в пользу защиты прав человека в странах, нарушивших их, без соблюдения суверенитета этих стран над собственной территорией.
Концепция общей безопасности возникла в развитых странах, которые вступили в постиндустриальную, постмодернизационную эпоху. Нормативным и движущим принципом стран постиндустриального центра является безопасность.
Интересную трактовку этой проблемы мы найдем в книге Ульриха Бека «Общество риска. На пути к другому модерну». По его мнению, мы продолжаем жить в условиях Модерна, однако, в его новой форме. Предшествующая «классическая» стадия Модерна ассоциировалась с индустриальным обществом, а зарождающаяся Новая Современность связаны прежде всего с обществом риска. Мы еще не живем в обществе риска, но уже ушли из индустриального общества, распределяющего блага. Как пишет Бек, «социальные позиции и конфликты общества “распределяющего” богатства, рано или поздно в процессе непрерывной модернизации начинают пересекаться с позициями и конфликтами общества, “распределяющего” риски».
Главным вопросом индустриального общества является вопрос о богатстве и его распределении, в современном обществе – проблемы предотвращения или, в крайнем случае, минимизация риска. Для классического Модерна характерным было решение проблем равенства, для сегодняшнего – безопасности.
Бек пишет: «История распределения рисков показывает, что риски, как и богатство, распределяются по классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредоточиваются в верхних слоях, риски в нижних. Те, кто имеет высокие доходы, власть и образование, могут купить себе безопасность и свободу от риска». Такое же распределение риска касается и стран. Богатые страны могут позволить купить себе безопасность, бедные страны, находящиеся внизу, аккумулируют риски в гораздо большей степени.
Касаются ли эти метаморфозы российской безопасности? Если мы вынесем Россию за скобки постиндустриального центра, то мы должны ответить на этот вопрос отрицательно. Мы пребываем в индустриальном обществе, т. е. на стадии модерна, не выходящего за пределы его классической версии.
В российском обществе понятие безопасности локализуется в понятии национальной или государственной безопасности. Концепция национальной безопасности есть не что иное, как концепция национальных интересов.
Сам термин «национальный интерес» пришел в российскую политологию из западной англоязычной политической литературы, в которой он имеет значение «государственного интереса». Национальные интересы понимают преимущественно как интересы государственные, поскольку западные страны представляют собой мононациональные государства (не сколько в этническом аспекте, сколько в социальном). Нация представляет двуединство гражданского общества и государства.
Западные политологи не испытывают особых затруднений в использовании такого операционального понятия как «национальные интересы». По умолчанию национальный интерес предстает как обобщающий интерес , который снимает противоречие между интересами государства и гражданского общества. Говорить сегодня о фундаментальных непримиримых различиях в основополагающих ценностях гражданского общества индустриально развитых стран не приходится. Граждане достигают рационально мотивированного взаимопонимания, т. е. взаимопонимания, свободного от чьего-либо господства.
Подразумевается, что представители гражданского общества, независимой общественности оказывают влияние на государственную политику. Внутренние задачи, частные интересы граждан имеют приоритет при формировании внешнеполитического курса. Национальные интересы в такой интерпретации включают в этот курс такие параметры как приобретение ресурсов и повышение материального благосостояния населения. «Что хорошо для граждан, то хорошо для государства» – принцип подхода к национальным интересам в странах с развитым гражданским обществом.
В осмыслении национального интереса теоретический приоритет имеет школа «политического реализма», в которой интерес определяется прежде всего внешнеполитическими условиями. Исключение из концепции национального интереса внутриполитических факторов «реалистами» объясняется тем, что данная группа проблем относится к сфере так называемого «общественного интереса», т. е. интереса, определяемого различными сегментами гражданского общества.
В отечественной же политологии выявляются расхождения принципиального порядка как в понимании этой категории, так и в формулировании национальных интересов.
В России идейно-политического консенсуса по вопросу национальных интересов нет. Поиски цивилизационной идентичности продолжаются до сих пор, что вызывает острую и болезненную теоретическую борьбу между западниками-либералами («атлантистами») и славянофилами-государственниками («евразийцами»). В фокусе этой борьбы стоит вопрос: «Кто является субъектом национального интереса?
Первые считают Россию европейской страной и выделяют универсальное цивилизационное преимущество Запада. Следование руслу западноевропейской политики отвечает, по их мнению, национальным интересам. Гражданское общество – субъект, определяющий содержание национальных интересов. В гражданском обществе проводится внутренняя и внешняя либерализация хозяйственной деятельности. Высший интерес, таким образом, состоит в проведении экономической реформы, которая сделает Россию богаче и свободнее.
Другая часть политического спектра идентифицирует Россию как евразийскую страну и резко дистанцирует себя от либерального понимания национальных интересов. Для этой части национальные интересы обусловлены, в первую очередь, задачами сохранения и укрепления государственности. Именно государство обладает несомненным приоритетом при формировании внешнеполитического курса. Здесь «национальный интерес» приравнивается к «государственному». Обеспечение государственной безопасности непосредственно связывается с программой усиления государственного регулирования экономики.
Здесь следует отметить, что по отношению к окружающему внешнему миру национальные интересы выражаются в совокупности внешнеполитических интересов государства, которые различаются по своей важности для его жизнедеятельности. Различается фиксированное (неизменное постоянное) и переменное содержание национального интереса. Неизменная часть включает задачу обеспечения внешней безопасности государства. Переменное же содержание рассматривается через призму национальных традиций, личностных качеств политических руководителей, тенденций в экономической, социальной сферах общественной жизни и т. д.
Реальные материальные и политические потребности в развитии государства могут меняться, а вместе с ними меняются соответственно интересы, цели, средства и внешнеполитическая деятельность. Смена потребностей и интересов государства ведет к смене и идеологических ценностей.
На данный момент, согласно российской Концепции национальной безопасности, национальные интересы России фиксируются как «совокупность сбалансированных интересов личности, общества и государства… Они носят долгосрочный характер и определяют основные цели, стратегические и текущие задачи внутренней и внешней политики государства».
Однако, как следует из сказанного выше, до тех пор, пока Россия окончательно не определится с идейно-политическим вектором своих национальных интересов, любая формулировка Концепции национальной безопасности будет лишь пустой формальностью.