Профессор Высшей военно-морской школы США и один из авторов концепции сетевых войн Джон Аркилла в недавнем выпуске издания Foreign Policy назвал свою статью более чем откровенно: «Да, Россия – это наш главный геополитический враг» (Yes, Russia Is Our Top Geopolitical Foe). Хотя в основном текст был посвящен оправданию высказываний Мита Ромни в наш адрес и уходящим еще в XIX век общим положениям геополитического противоборства сил суши и сил моря в свете происходящих интеграционных процессов и наличии особых интересов России на постсоветском пространстве, что отражено и в концепции национальной безопасности, и во внешнеполитической доктрине Российской Федерации, стоит задуматься о возможных пертурбациях и роли внешних сил в новой Большой Игре.
Если страны-соседи на Востоке – Украина и Беларусь – представляют для нас более или менее предсказуемых игроков, то ситуация в Центральной Азии оказывается более сложной. В целом можно сказать, что 2012 год стал переломным моментом в эволюции стратегического ландшафта Азии. И хотя основные события разворачиваются в юго-восточной части, Центральную Азию также неминуемо затронут эти перемены. США продолжают рассматривать этот удаленный от береговой линии участок в качестве важного плацдарма для контроля как над тихоокеанским регионом, где идет военная перегруппировка, так и для региона Персидского залива, являющимся тем «горлышком», от которого зависят поставки нефти.
Следует учесть и интересы других сил – Индии, Китая, Турции, стран персидского залива и ЕС, а также противоречия между государствами этого региона. Иными словами, будущее «мягкого подбрюшья Евразии», как выразился об этой части мира Збигнев Бжезинский, рождается сейчас, и для его формирования в выгодном для нас виде нужно учитывать прошлые ошибки.
Достаточно вспомнить, как после распада Советского Союза бывшая номенклатура активно начала национальное строительство, но вместе с этим эффект «размораживания» привел к вооруженным конфликтам на этнической и религиозной основе, болезненно и глубоко проходивший в том числе и в Таджикистане. Неопределенность курса России в эпоху Ельцина также не давала особого выбора постсоветским странам, которые обратили свой взгляд на Запад и часто находили там поддержку своим устремлениям.
Вместе с моральной, дипломатической и гуманитарной помощью в эти страны просачивалась и агентура, которая имела совершенно иные взгляды на будущее бывших советских республик. Части из них удалось развернуть свои сети. И радикальные исламисты, и западные неправительственные организации, хоть и отстаивали разные цели разными методами, тем не менее привели к снижению роли государства в странах центральноазиатского региона. А ослабление центральной власти неизбежно приводит к межэтническим трениям, которые, к сожалению, еще имеют место в регионе, особенно в Ферганской долине.
Цветные революции, которые зацепили и Центральную Азию, в первую очередь Киргизию, заставили политическую элиту этих стран пересмотреть свое отношение к «поддержке демократических реформ» и более внимательно относиться к геополитическим императивам. В частности, в Казахстане были введены ограничения на выезды молодежи за рубеж с целью получения образования (ранее, из-за относительной простоты выезда на учебу в США, студенты подвергались идеологической обработке и при возвращении на родину активно отстаивали либеральные ценности в ущерб интересам своей страны). Вообще, Казахстан – это, пожалуй, единственное государство Центральной Азии, которое изначально следовало геополитическим принципам, а Нурсултан Назарбаев практически сразу же после распада СССР предложил новую модель интеграции. Остальные же страны действовали более реактивно, тогда как Узбекистан следовал изоляционизму во внешней политике.
К этому можно добавить, что США традиционно старались работать официальными дипломатическими методами, решая в странах региона свои задачи (в том числа в деле формирования сетей). Однако, неформальная сторона политики была ими упущена, следовательно, этот вакуум может заполнить Россия – если будет действовать достаточно гибко. Более того, в этом направлении можно работать и через межгосударственные институты, например, бизнес-структуры Шанхайской Организации Сотрудничества, и укреплять экономическое взаимодействие методом «мягкой силы». Таможенный Союз и Евразийский Союз также могут вызвать позитивную цепную реакцию. Киргизия является следующим претендентом на вступление в Таможенный Союз, а Таджикистан присматривается к данному соглашению (ранее министр иностранных дел Таджикистана Хамрохон Зарифи заявил, что республика присоединится к Союзу, если в него вступит Киргизия).
На данный момент Россия сделала очень важный шаг, выступив в качестве посредника между странами региона в отношении сложных и чувствительных вопросов, таких как водные ресурсы. 20 сентября с. г. в Бишкеке были подписаны соглашения по гидроэнергетике между РФ и Киргизией, согласно которым российские компании будут вовлечены в реализацию проектов Камбар-Атинской ГЭС-2 и Верхне-Нарынского каскада. При этом глава РФ Владимир Путин дал четко понять, что Москва заинтересована в выработке адекватной системы взаимодействия, контроля и раздела ресурсов, которая устроит все стороны. Ясно, что на данный момент Бишкек более укрепил свои позиции, однако, следует ожидать, что Ташкент, Астана и Душанбе (Рогунская ГЭС) присоединятся к выработке водной стратегии региона.
Геополитика других энергоресурсов – газа, нефти, урана и редкоземельных металлов, которыми обладают страны Центральной Азии, также формирует интерес внешних сил к перманентному воздействию на регион. Здесь особую роль играет Туркмения. Текущие соглашения с Россией и Китаем по поставкам углеводородов на данный момент срывают планы Запада по принципиальной переориентации Ашхабада в направлении ЕС через Турцию, однако, следует ожидать, что эти попытки будут продолжаться. В августе с. г. Анкара уже выступила с инициативой подорвать монополию России по транзиту газа в Европу, переключив на себя его поставки из Туркмении, а также из Азербайджана. США пока удается манипулировать лишь по вопросу газопровода Туркменистан-Афганистан-Пакистан-Индия, хотя в проекте из внешних игроков на данный момент принимают участие компании из Китая, Южной Кореи и ОАЭ.
Важно отметить, что все эти вопросы не решаются отдельно. Размещение военной силы РФ и изгнание чужого (американского) присутствия также обсуждаются в текущих переговорах. 5 октября в ходе переговоров в Душанбе президентов России и Таджикистана стороны подписали соглашение о статусе и условиях пребывания российской военной базы на территории Таджикистана. Соглашение предусматривает пребывание 201-й военной базы (самой крупной базы РФ за рубежом) в Таджикистане до 2042 года – его подписали министры обороны двух стран в присутствии глав государств. Кстати, ранее в этом году Всемирный банк пытался оказать давление на руководство Таджикистана, обещая помощь в строительстве Рогунской ГЭС «в обмен на изгнание российской базы».
В Киргизии Россия также сохранит свое присутствие, а это четыре объекта – центр военной связи, база подводных испытаний, радиосейсмическая лаборатория и авиабаза. Более того, они будут интегрированы и усилены, что в ситуации оперативного обмена информацией и нестабильностью в соседнем Афганистане будет способствовать контролю над обстановкой, прежде всего, в самой Киргизии. Хотя Россия, со своей стороны, спишет часть государственного долга, в данном случае геополитические факторы важнее экономических.
Поэтому продуманные стратегические шаги в отношении каждого игрока региона и политическая воля будут играть важную роль и для будущего региона, и для России, в том числе в вопросах безопасности. К ним следует отнести как рост воинственного исламизма, так и проблему наркотрафика, который направлен в нашу страну. В этом отношении дополнительную роль может сыграть ОДКБ как межгосударственная структура.
Генеральный секретарь организации Николай Бордюжа на координационном совещания председателей комитетов по обороне и безопасности парламентов стран ОДКБ 18 сентября с. г. в Армении уже заявил о необходимости укрепления военной составляющей ОДКБ методом ее реформирования. Его предложение состояло в объединении всех существующих компонентов – миротворческих сил, КСОР, двусторонних группировок, сил быстрого развертывания в центрально-азиатском регионе, с включением коллективного авиационного компонента. Такое заблаговременное военное присутствие будет являться серьезным сдерживающим фактором как от возможной агрессии извне, так и для попыток дестабилизации изнутри.
Страны-соседи также могут быть вовлечены в конструктивный процесс, связанный с вопросами безопасности – это, в первую очередь Иран, Китай и Индия.
Евразийская дуга нестабильности хоть и затрагивает Центральную Азию, однако, управляемый хаос извне можно пресечь, – тем более, что у его основного источника за океаном назрели свои серьезные проблемы.
Конечно же, есть еще ряд вопросов, для которых нужно особое решение. Те же деструктивные сети, представляющие собой сложную смесь экстремистов-салафитов, агентов западных спецслужб и зарубежных неправительственных организаций, расплодившиеся в Центральной Азии, нельзя подавить только авторитарными методами. Для этого нужны свои контрсети, действующие по ризоматической логике постмодерна (а значит, не имея иерархии, жесткой структуры и четких ограничений) и с учетом местной специфики.
Как вариант можно объединить патриотические силы этих стран друг с другом для выявления и противодействия экстремистских элементов, а также выработки контркредо, т. е. конструктивной политической программы действий (Бжезинский назвал конркредо основной угрозой США в контексте роста антиглобалистских настроений по всему миру).
Необходимо учитывать и новую природу взаимоотношений в Центральной Азии, где происходит динамическое смешение местных акторов, которые переосмысливают свою роль как на горизонтальном, так и на вертикальном уровне стратегических осей. Правильное балансирование, направленное на создание взаимосвязанных микро-полюсов, которыми могут быть родовые кланы, политические силы и всевозможные интеграционные проекты, – входящих в общее Большое интегрированное пространство Евразии с учетом сетевой природы и номадической культуры нынешних социумов Центральной Азии (т. е. имеющих преемственность от кочевых традиций, что откладывает отпечаток на социально-политическую модель устройства) – это залог успеха внешней политики России в этом регионе.
